Интервью Хироки Мацура

11/02/2016 Хироки Мацура (Hiroki Matsuura) – партнер и главный проектировщик бюро Maxwan (с 2004) и основатель мастерской MASA architects (2015). Родился и получил образование в Японии, живет и работает в Роттердаме. Приглашенный профессор Школы МАРШ (2016). В начале февраля 2016 принял участие как преподаватель в международном воркшопе «Пространство образования будущего» в Махачкале.

Архи.ру:
– Вы главный проектировщик и партнер бюро Maxwan Architects + Urbanists, которое уже зарекомендовало себя на мировом рынке. В какой момент и почему вы создали MASA architects? В чем принципиальная разница между этими бюро? Какова их целевая установка? Расскажите об особенностях их работы.

Хироки Мацура:
– Архитектурное бюро Maxwan было основано в 1993 Ринтсом Дейкстра и Рианне Маккинк. Изначально оно специализировалась на дизайне городской среды. Первым его крупным проектом стал генплан одного из крупнейших жилых районов Нидерландов площадью около 2500 га (1994). В 2001 Рианне покинула Maxwan, и Ринтс возглавлял его в одиночку до тех пор, пока я не стал его партнером в 2004. Я начал работать в Maxwan в 1997 на самой младшей должности из возможных, что, впрочем, неудивительно, так как тогда мне было всего 23 года. В это время Maxwan уже хорошо зарекомендовал себя как в профессиональной среде, так и среди клиентов. Наряду с основной специализацией, мы начали заниматься и градостроительством. Как ни странно, все сотрудники компании, включая и меня, были архитекторами, но специфика заказов заставляла нас активно трудиться на градостроительном поприще.

А потом, как вам известно, произошла череда событий, негативно повлиявшая на конъюнктуру рынка: за архитектурным бумом 1990-х последовал финансовый кризис 2008 года, и как следствие – дефицит заказов. Архитектурных бюро на тот момент было великое множество, но лишь немногим удалось остаться на плаву. С какого-то момента Maxwan перестали воспринимать как архитектурное бюро, в глазах большинства мы были просто градостроителями. Несмотря на то, что в начале 2000-х нам удалось успешно реализовать целый ряд архитектурных проектов, наши перспективы в области архитектуры выглядели довольно туманными. Так возник целый ряд причин, которые и привели в итоге к появлению MASA.

Большинством архитектурных проектов в Maxwan занимались я и мой коллега Рене Сангерс, по иронии судьбы он пришел в бюро всего на две недели позже меня. Именно Рене и стал моим партнером в MASA. Название нашего бюро составлено из первых двух букв наших фамилий. MASA – симбиоз двух типов ментальности: японской и голландской. Появление второго бюро наряду с уже существующим положительно сказалось на формирование идентичности каждого из них, так как создание многофункциональной фирмы изначально не входило в наши планы. Юридически это два разных бюро, но особой разницы в их структуре, корпоративных принципах, методах работы и политике нет; более того, мы «обитаем» в одном месте и нередко работаем над совместными проектами. Синергия – это наше перманентное состояние, MASA и Maxwan – равноправные участники творческого процесса.

– Широта ваших профессиональных занятий поражает: вы архитектор, градостроитель, дизайнер, бизнесмен, судили конкурсы, преподавали – кто же вы? В чем, на ваш взгляд, заключается роль современного архитектора? 

– Если честно, я никогда не думал об этом, но я могу сказать, что я рожден для того, чтобы создавать: мне нравится ставить себе задачи и решать их. Наша радость от занятия нашей профессией связана с пониманием того, что наша работа может иметь самые разные последствия. Однако надо осознавать, что это влияние может быть как положительным, так и негативным. К сожалению, проявления непрофессионализма и их отрицательные последствия встречаются довольно часто не только в сфере промышленного и графического дизайна, но и в архитектуре и градостроительстве. В этом случае не всегда стоит полагаться только на собственное мнение, существует целый ряд критериев: любой объект проходит проверку временем, если он хороший – его копируют, если плохой – забывают. Главный судья – это потребитель конечного продукта, именно он оценивает нашу работу. Что касается меня, я бы хотел творить вне времени. В самом сердце Роттердама, в гавани стоит множество безымянных построек: глядя на них, создается полное ощущение, что они были здесь всегда. Мне неважно, будут помнить меня или нет, но мне бы очень хотелось, чтобы мои объекты создавали подобное впечатление. Формируя новое, важно сохранять неуловимое содержание, которое дают дух места и материалы, выбранные при проектировании.

Что касается вопроса о мультидисциплинарности, в моем конкретном случае все вышло абсолютно случайно, я ничего не планировал, а просто делал то, что считал нужным. Мой опыт урбаниста и проектировщика городской среды оказался весьма полезным в моей архитектурной практике, но, если честно, я уверен, что город и здание неотделимы друг от друга. Именно поэтому я не стал бы говорить в этом контексте о мультидисциплинарности, да и рассматривать эту тенденцию применительно к современным архитекторам я тоже не считаю правильным. Начну издалека: я очень завидую поколению архитекторов, которым посчастливилось сыграть чрезвычайно важную и четко определенную роль в обществе. На их век выпало решение многих практических задач: проблема перенаселенности городов, ликвидация последствий Второй мировой войны. Они прикладывали нечеловеческие усилия для разрешения ключевых социальных проблем, применяя наиболее передовые технологии своего времени, разрабатывая и внедряя новую типологию. При этом они не забывали думать о будущем, пытались внести в него свой вклад.

В настоящее время 90% всех заказов – это чистой воды коммерция: вы должны сделать качественный проект, отвечающий всем потребностям клиента. В то же время, в моей практике был такой случай, когда один очень крупный девелопер обратился к нам с просьбой построить огромный торговый центр в жилом квартале. Нам пришлось долго и мучительно объяснять ему, что с профессиональной точки зрения такая постройка не только не целесообразна, но и попросту вредна. С одной стороны, мы вынуждены делать то, о чем нас просит заказчик, ведь мы исполнители, наемная рабочая сила, и не вправе отказываться от работы по субъективным причинам, с другой стороны, нам следует руководствоваться здравым смыслом и не поддаваться на провокации. В случае возникновения подобного рода дилеммы, архитектору довольно сложно противостоять сложившейся системе и, следовательно, вероятность создания чего-то выдающегося сводится к минимуму. Но, тем не менее, чудеса случаются, и я не теряю надежды на то, что архитекторам еще удастся сыграть важную роль в развитии общества.

– Я с удивлением обнаружила в ваших проектах большое разнообразие формальных подходов. Какова философия вашей архитектуры?

– Одна из отличительных черт нашей работы заключается в том, что мы используем практически один и тот же подход при реализации архитектурных, градостроительных, ландшафтных и дизайнерских проектов. Конечно же, их масштаб, а также используемые нами приемы отличаются, но метод во многом схож. Выбор «языка» объекта – это прямое следствие предлагаемых условий: контекста, его типологических особенностей и т.д. Принципиальная разница между проектом частного дома и градостроительным проектом заключается лишь в том, что, создавая среду проживания для 300 000 человек, вы имеете дело с множеством неизвестных вам факторов, потому что вы никогда не узнаете, кто станет конечным пользователем вашего продукта. Поэтому вы должны сосредоточиться на создании качественной, безопасной среды, удовлетворяющей потребностям различных социальных групп, будь то мамы с детьми, пожилые пары или любители собак. Качественно спроектированные места общего пользования приятны и полезны для всех, и нет ничего страшного в том, что они будут типовыми, в хорошем смысле «никакими». Но принципы и подходы, используемые в дизайне городской среды, неприменимы к знаковым, уникальным объектам архитектуры, так как копирование подобного рода построек их обесценивает.

Обилие формальных приемов можно расценивать как с положительной, так и отрицательной точки зрения. Соглашусь, что иногда этот фактор играет против нас, ведь с точки зрения маркетинга клиенты обращаются в архитектурное бюро, за которым закрепилась определенная идентичность, тождественная представлениям и взглядам заказчика. Грубо говоря, если вы обращаетесь в SANAA, у вас есть определенные ожидания, потому что в каждой их работе прослеживается единый стиль. Я согласен, что это одна из возможных стратегий успеха, тем не менее, мы придерживаемся другого подхода. Каждый случай для нас – частный; с одной стороны, мы следим за новыми тенденциям, но, в то же самое время, у нас есть сложившиеся приемы и методы. Другое дело, что, вероятно, их не всегда можно считать. Мы всегда разные, и нам никогда не надоест то, что мы делаем.

– Как я понимаю, на российский рынок вас привело участие в конкурсах: парк «Зарядье», МФЦ, «Москва-река», «Сколково», ЗИЛ. В чем заключается ваш личный интерес к России? Есть ли он? Существует ли своего рода особенности, специфика работы в нашей стране? Не могли бы вы сказать несколько слов о вашем опыте сотрудничества с местными бюро? 

– У этого решения было множество причин, в том числе и те, о которых я упомянул выше. Не следует забывать и о строительном буме в России. Надо сказать, что это было время перемен и для Maxwan, мы, наконец, осознали, что нам необходимо выйти на международный рынок. В конце 2000-го нам представился такой шанс: одна инвестиционно-строительная компания из Москвы пригласила нас принять участие в конкурсе на разработку Квартала А101. Можно сказать, что это событие стало для нас переломным, так как с этого момента мы начали получать приглашения от российских девелоперов к участию в конкурсах и тендерах. Выходя на рынок РФ, мы были чрезвычайно наивными, полагая, что здесь нас ждут с распростертыми объятиями. Нам казалось, что в таком динамичном мегаполисе, как Москва, мы сможем легко занять свою нишу и воплотить в жизнь наши идеи. Мы были уверены, что, если выполненный нами проект качественен, успешен, коммерчески выгоден, то клиенты оценят его и захотят и в дальнейшем использовать наши наработки и идеи. Но все оказалось не так просто. Трудность работы в России заключается в том, что здесь многое зависит не от желания граждан, а от отдельных чиновников; мне это видится своего рода системной ошибкой или пережитком старорежимной бюрократии. Частные компании начали появляться в России только после перестройки, поэтому новая система отношений находится в стадии формирования. Я встретил в Москве множество специалистов мирового уровня, но, тем не менее, потенциал роста здесь еще очень велик, и для меня как для профессионала это представляет большой интерес. Ну и конечно, не стоит забывать, что я японец, более 20 лет живущий в Голландии, что само по себе – экзотика, но и возможность поработать в России, где все иначе, тоже представляется мне уникальной.

Парк «Зарядье». Проект консорциума ТПО «Резерв» + Maxwan + Latz und Partner

Для реализации наших планов было необходимо сделать что-то особенное, что бы вывело нас на более высокий профессиональный уровень и я решил принять участие в конкурсе на разработку концепции парка «Зарядье». Теоретически мы могли бы справиться со стоявшими перед нами задачами собственными силами, но, с другой стороны, мы понимали, что для победы нам нужны сильные союзники. Именно поэтому я связался с Latz+Partner landscape architects и ТПО «Резерв», предложил план совместных действий, и обе фирмы ответили согласием. К сожалению, нам не удалось выиграть, но я должен сказать, что сотрудничество с ТПО «Резерв» было просто чудесным. Я очень благодарен Антону Егереву, одному из ведущих архитекторов «Резерва» – именно он выступал в роли «связного» и одновременно был руководителем проекта. Мне кажется, без него наше сотрудничество было бы невозможно. Мы встретились с Антоном в 2008 в Голландии и уже тогда мечтали сделать что-то вместе. Он мне как брат, у нас схожие взгляды и вкусы, я бы даже сказал, что он немного голландец. Кроме того, в процессе конкурсной работы у меня сложились прекрасные отношения с Владимиром Плоткиным, возможно, в этом есть что-то личное: его спокойствие и уверенность мне очень близки. Мы никогда не говорили на повышенных тонах, наше сотрудничество было построено на принципах взаимного уважения. Я бы с радостью повторил этот опыт сотрудничества в будущем, потому что всегда хотел бы работать только с теми, кому я действительно могу доверять.

Концепция МФЦ в Рублево-Архангельском. ТПО «Резерв» – Maxwan. Иллюстрация предоставлена ЗАО «Рублево-Архангельское».

Крытый бульвар над старицей Москвы-реки. Концепция МФЦ в Рублево-Архангельском. Skidmore, Owings & Merrill Llp and Andrey Chernikhov Architecture and Design Studio Ltd. Иллюстрация: стоп-кадр из ролика. Предоставлена ЗАО «Рублево-Архангельское».

Следующим важным этапом нашей деятельности в России стало участие в архитектурных конкурсах на проекты Международного финансового центра и развития Москвы-реки. Эти три проекта сделали нас «своими», мы получили признание, что открыло перед нами новые возможности. Сейчас мы работаем над ландшафтным дизайном для Иннограда «Сколково»: это наш первый масштабный проект в России и знаковая победа, своего рода вознаграждение за семь лет неудач. Я убежден, что у нас не было бы этого шанса, если бы мы не участвовали во всех более ранних конкурсах, которые стали для нас «трамплином». Мы дважды оказывались вторыми и были очень разочарованы, но здесь, как на Олимпийских играх, можно расстраиваться, что проиграл, а можно радоваться: ведь ты был в шаге от победы, что само по себе немало.

Концепция развития территорий у Москвы-реки © Maxwan + Atrium

Концепция развития территорий у Москвы-реки © Maxwan + Atrium

– Я знаю, что вы преподавали в Институте Берлаге, читали лекции в Делфтском техническом университете и Академии архитектуры в Роттердаме. Какое место в вашей практике занимает образовательная деятельность?

– Если честно, я никогда не думал о карьере преподавателя. Возможно, все дело в том, что у меня было очень мало времени, так как уже несколько лет Ринтс Дейкстра, партнер и основатель Maxwan, занимает должность государственного советника по городскому планированию и инфраструктуре Нидерландов (в Голландии обязанности главного архитектора разделены между тремя специалистами, отвечающими, соответственно, за архитектуру, ландшафтный дизайн, городское планирование и инфраструктуру). Кроме того, он преподает в Делфтском техническом университете. Как вы можете себе представить, совмещать образовательную деятельность с архитектурной практикой довольно сложно, и пример Ринтса всегда был у меня перед глазами. Тем не менее, я хотел бы в будущем попробовать себя в роли преподавателя, тем более что у меня уже есть опыт работы в качестве приглашенного профессора. Я думаю, что мне есть, что сказать студентам, так как у меня за плечами многолетняя практика.

Я прагматик, материалист, и часто сталкивался с тем, что архитекторы склонны говорить о вещах, которые имеют большое значение для них, но не имеют ничего общего с реальной жизнью, забывая, что при работе над градостроительными проектами нельзя полагаться лишь на собственное видение жизни. Как я уже говорил, дизайн городской среды, в отличии от архитектуры, обусловлен лишь объективными причинами. На мой взгляд, научиться формулировать свое субъективное видение куда сложнее, чем руководствоваться сухим расчетом и здравым смыслом. Архитектурные идеи порой с трудом поддаются последовательному описанию, каждый отдельный случай уникален, вот почему научить методологии градостроительства, вероятно, гораздо легче, чем архитектуре.

– Как развивалось ваше сотрудничество со Школой МАРШ? Какие факторы повлияли на то, что вы согласились принять участие в качестве приглашенного критика на межсеместровой защите дипломной студии, а впоследствии выступили как один из преподавателей воркшопа «Пространство образования будущего» в Махачкале?

– На самом деле, все банально: двое из моих старинных приятелей – Антон Егерев и Надежда Нилина – работали в МАРШе, однако в тот период мне так и не довелось побывать здесь.
Я встретился с ректором МАРШа Евгением Ассом в Делфтском техническом университете: он с Владимиром Плоткиным читали там лекции. А вот директору Школы МАРШ Никите Токареву меня представила Надежда во время моего очередного визита в Москву (в тот момент мы с ней сотрудничали в рамках конкурса на концепцию развития Москвы-реки). В общем, теория шести рукопожатий в действии (смеется). Позднее меня пригласили в МАРШ прочесть лекцию, а после нее мне предложили стать там приглашенным профессором, и я просто не мог отказаться. А вот у участия в махачкалинском воркшопе было много причин: первая – любопытство, интерес к России, вторая – сами участники воркшопа, так как я лично проводил отбор, изучал их портфолио – надо сказать, удалось сформировать прекрасную интернациональная команду – а третья причина заключалась в том, что к этому времени я уже согласился на должность приглашенного профессора в МАРШе и мне хотелось сделать что-то для этого вуза.

– Учитывая свой преподавательский опыт, как вы оцениваете работу МАРШ и ее студентов, можно ли говорить о международном уровне образования в этом вузе? Воспринимаете ли вы МАРШ как российскую школу или международную?

– Уже десять лет Maxwan Architects + Urbanists по праву называется международным архитектурным бюро, т.к. порядка 70% наших сотрудников, в том числе и я сам, иностранцы. Я знаком со многими архитекторами с самым разным образованием, и, пожалуй, я могу оценивать и сравнивать его качество, но одно я могу сказать наверняка: благодаря Интернету и специализированным печатным изданиям архитектурное образование в разных вузах стало более единообразным. Эта касается не только студентов, но и преподавателей. Глядя на портфолио соискателя, в большинстве случаев невозможно определить, в какой стране учился его автор. Однако недавний межсеместровый, промежуточный просмотр дипломников МАРШ [защита дипломных проектов в МАРШ пройдет в конце мая 2016 – прим. Архи.ру], где я был приглашенным «критиком», заставила меня усомниться в своих прежних выводах. Презентация работ произвела на меня большое впечатление, в первую очередь, тем, что она разительно отличалась от того, что я привык видеть в Нидерландах. В Голландии студент умело представляет свой проект, используя все возможные приемы для того, чтобы заставить присутствующих поверить в его обоснованность и реалистичность, одновременно стесняясь продемонстрировать свое творческое начало, жертвуя «дерзостью», «сексуальностью» и «поэтичностью» идеи. Студент МАРШ – полная ему противоположность. Увиденные мною работы были чрезвычайно креативны, будоражили воображение, были подкреплены эмоциональными выступлениями, но большинству участников просмотра не хватало аргументов, для того, чтобы объяснить свой «творческий жест». Но суть проектов, их внутренняя мотивация были мне понятны на интуитивном уровне. Сделанное мною открытие заставило меня оптимистичнее взглянуть не только на методику преподавания в МАРШ в целом, но и на мое участие в педагогическом процессе. Потому что научиться «быть понятым» – это вопрос времени, и этому можно действительно научить, в то время как «необъяснимое» уже живет в этих ребятах. Я вижу огромный потенциал в российских студентах в связи с их высоким уровнем художественного мышления, что уже само по себе выводит МАРШ на международный уровень.